И в этот момент, когда он почти похоронил себя, его огромную голову едва не разорвал многотональный поток звуков, стремительно влетевший в нее откуда-то снаружи и вместе с тем возникший как бы изнутри его самого, снизу из самой середины живота. Словно кто-то включил рубильник и разом загомонил ранее хоронившейся в темноте огромный базар. Тысячи криков зазвенели внутри нестерпимым гулом тысяч репродукторов. Но он слышал и воспринимал их не ухом, а всем своим существом. Они кружились безумным водоворотом, лопались миллионами мыльных пузырьков, напирали, уплотнялись и вибрировали гудящим ульем готовым взорваться и разметать на мелкие части тесное костяное пространство.
Тишка обхватил голову руками, застонал и опрокинулся на пол.
– Ой, мамочки, башня мая, башня… Ой, сейчас взорвусь, – истошно заорал он. – Ой, спасите, помогите. Ой, не могу терпеть. Ой, кончайте меня мучить.
– Что? Что случилось? – встрепенулся инженер – Сходить хочешь, да? Приперло? Гена, – крикнул дежурному, – Этот сходить хочет. Слышь. Парашу давай.
– Ну, и давай, если пора, – усмехнулся Гена, тот, с кем до этого инженер добрых часа два непринужденно почти по-приятельски беседовал на разные темы.
– Как это давай? – изумился потерпевший.
– Тебе надо, ты и давай. Подставляй, если надо, – пояснил дежурный.
– Гена, это же государственное дело, – возмутился Лыков, – От этого может быть зависит будущее отечественной науки.
– У нас каждый занимается своим делом. Мое дело жуликов ловить, а не по горшкам их рассаживать. Тебе надо, вот, ты и… вообще, сам понимаешь.
– Да я… да, как я… я же не могу… – развел руками растерянный инженер.
– Ладно, – великодушно смягчился милиционер. На его долю выпало не так много развлечений в этом необычном деле и, мелко подкалывая утомленного интеллигента, он явно наверстывал упущенное, – Пеликанов! – зычно скомандовал в глубину аквариума, обращаясь к одному из задержанных, – Пеликанов!
– Я, гражданин начальник, – отозвался из темноты сиплый, прокуренный голос.
– Пеликанов, видишь этого урка?
– Давно смердит, падла.
– Возьми парашу и размести в ней его задницу, понял? Не забудь штаны снять.
– Я тебе что, придурок, что б литерить?
– Не понял! Ты понял, что я тебе сказал? Выполняй. Быстро. Без разговоров. Я тебе, Пеликанов… – пригрозил он массивным кулаком, – Ты меня знаешь.
Шваркнуло жестяное дно по бетонному полу. Тишку грубо подхватили, приподняли, сдернули штаны и воткнули голым задом в обгаженное ведро.
Тем временем невнятные, клокочущие, бессистемные, бессвязные, разноголосые звуки, переполнявшие его несчастную голову, постепенно стали вытягиваться, округляться, вычленяться из общего хаоса в отдельные слова, едва различимые, странные, пугающие, бестолковые и, вдруг, ставшие неожиданно понятными, даже обидными, словно обращенными к нему лично и по поводу его унизительного положения. Медленно они выстраивались в отдельные фразы, в основном ненормативного содержания, словно множество обиженных кем-то одновременно сетовали на свою судьбу, обстоятельства и злых людей, не дающих житья и прохода. И хотя основная их часть явно адресовалась непосредственно ему, нахально рассевшемуся здесь петуху, своими заморочками отрывающему добрых людей от их глубокомысленных занятий, он на них не обиделся. Скорее изумился и остолбенел, словно каменное изваяние, намертво приросшее к своему постаменту. Он ощущал себя радиоприемником на круглой батарее, мембраной гигантского репродуктора вместо мозга, исполняющего все трансляции одновременно. Скворечником, заполненным крикливыми гномами, без конца бранящимися и ворчащими.
– Вот, тебе, бабушка, и щучий хвост, – простонал Тишка, уткнувшись горячим лбом в холодные прутья решетки.
По другую её сторону прямо перед ним склонился инженер, прислушивающийся к каждому исходящему звуку.
– Готово? – обрадовался он.
«Только бы получилось… Сил моих больше нет. Просто тошнит от этих уродов. Поскорее бы все кончилось. Боже, как хочется домой. К Маше. Милая моя Маша… Как я устал…», – зазвучал внутри новый голос и Тишка, вдруг, понял, что он каким-то неведомым образом слышит мысли этого самого нависшего над ним терпилы.
– Ну, что? Сделал? – поинтересовался тот.
«Да пошел ты… козел драный», – в ответ подумал про себя Тишка и изумился тому, как инженер мгновенно отпрянул назад, словно ошпаренный кипятком.
«Что это?!» – воскликнул внутри голос, – «Что это было? Кто это сказал?»
Тишка не мог и не любил вдаваться в дискуссии, впадать в рассуждения или утомлять свой маленький мозг, дохлой рефлексией по поводу различных жизненных обстоятельств. Он следовал проторенной дорогой потребностей своего организма, употреблял простые фразеологические обороты с понятными физиологическими категориями. Мир всегда представлялся ему черно-белым, а происходящие в нем события – плохими или хорошими, в зависимости от того, каким боком они к нему поворачивались. И сейчас, утомленный всеми неприятными перипетиями дня, ошарашенный непонятными внутренними процессами, раздавленный невероятным потоком информации, он просто хотел разом покончить со всем, все прекратить, воткнуться головой подушку и уснуть. Просто лечь и уснуть. И все…
«Достал ты меня, фрайер, – простонал про себя Тишка, – Что буркалы вывалил? Ежа проглотил? Не дави ливер. Отвали…».
Инженер ошалело замер на месте, словно пригвожденный к столу, возле которого остановился, не в силах произнести ни слова.
«Этого не может быть. Этого просто не может быть. Этого никак не может быть. Этого никогда не может быть, – забарабанил внутри голос, – Боже, я, кажется, начинаю сходить с ума. Нет, я просто сильно устал. Это мне только кажется… Это… галлюцинация. Это от переутомления. Главное не волноваться. Главное успокоиться. Сесть и успокоиться, – он охватил голову руками, сел на стул, перевел дыхание, – Все. Теперь все должно кончиться».
Лыков всегда считал себя человеком образованным, рассудительным и упорным, особенно если дело касалось науки. Он достаточно быстро оправился от первого потрясения и невероятная догадка относительно того, откуда на него повеял дух парадокса, потрясла его своей феноменальностью.
«Неужели оно проявилось… – воскликнул он про себя, – Неужели у него открылась способность слышать мои мысли? Неужели он может проводить телепатический сеанс? Сейчас, только что, он провел телепатический сеанс. Он ясно и отчетливо мысленно ответил на мой вопрос. Он мысленно ответил мне, и я отчетливо его слышал. Это невероятно. Это феноменально. Это просто непостижимо. Это же огромное научное открытие… Следовательно, этот предмет, помещенный внутрь, способен вызывать телепатические способности».
Инженер снова вплотную придвинулся к Тишке и, глядя ему прямо в глаза, мысленно обратился:
«Как ты себя чувствуешь? Что ты думаешь о том, что с тобой происходит?»
«Не шеруди рогами, придурок. Отвали», – резко ответил ему реципиент и поразился тому, как радостно просияло лицо ненавистного терпилы.
«Значит, я прав. Значит, это твои мысли звучат в моей голове! Ты можешь читать мои мысли. Ты можешь передавать мне свои мысли. Ты понимаешь, о чем я думаю. Мы можем мысленно общаться друг другом, понимать друг друга. Это невероятная удача. Ты понимаешь, что тут произошло? Это же величайшее научное открытие. Ты понимаешь это или нет? Скажи мне еще что-нибудь. Скажи, пошли меня куда-нибудь, выругайся, в конце концов, только не молчи, только подтверди, что именно я с тобой разговариваю».
Но, другое занимало теперь Тишку. Неведомая сила, неизвестно откуда исходящая, стала медленно согревать изнутри, расти и крепнуть, охватывая все его меленькое существо чувством невероятного подъема, некой расширенности, наполненной плотной энергией легкости и свободы. Под воздействием этого теплого потока раздирающие голову невыносимые звуки заметно приглушились, округлились и свернулись в плотный многоголосый шар, из которого словно иглы продолжали топорщиться только настырные мысли инженера Лыкова, сверлившего его своими круглыми, внимательными глазами. Они царапали воспаленный до крови мозг, перекрывая собой все остальное. Тишке даже показалось, что если прекратить их, то сразу станет значительно легче, нестерпимая боль, разрывающая голову, стихнет, и настанет то долгожданное упокоение, то, единственно чего он желал больше всего и к чему в этот момент стремился.
«Эй, ты слышишь меня, не молчи, ответить мне. Прав ли я? Поговори со мной, – наседал его надоедливый внутренний голос. – Не сиди молча. Ответь что-нибудь».
«Да, издохни ты, сволочь!» – выпалил в ответ Тишка от всего сердца и из последних сил.
Инженер замер на миг с восторженно детской улыбкой на устах и рухнул на пол словно подкошенный.
